– Тимми? – донесся со второго этажа дрожащий голос. – Все в порядке? Тимми?

Курц окинул взглядом огромную спину трясущегося, хнычущего гиганта, вернее, сейчас это была просто куча движущегося мяса, которая неверными шагами брела по лестнице перед ним. Тимми?

Площадка второго этажа выходила прямо в освещенную комнату, где в инвалидном кресле сидел старик. Он был лыс, с головой, испещренной пятнами старческой пигментации, его расслабленные ноги покрывал плед, а в руке он держал отливавший синевой револьвер калибра 32.

– Тимми? – тем же дрожащим голосом повторил старик, уставившись на своего телохранителя сквозь очки в старомодной черной оправе с линзами, толстыми, как донышки бутылок.

Курц держал тушу Тимми между собой и дулом револьвера.

– Простите меня, Говард, – выдохнул Тимми. – Он застал меня врасплох. Он… А-а-а-а-а! – Последний звук вырвался у Тимми потому, что Курц отогнул его палец настолько, что этого никто не смог бы вытерпеть.

– Доктор Конвей, – сказал Курц, – нам необходимо поговорить.

Старик оттянул затвор револьвера.

– Вы из полиции?

Курц решил, что вопрос слишком дурацкий для того, чтобы стоило утруждать себя ответом. Тимми попытался согнуться вперед, стараясь ослабить боль в руке и пальце, поэтому Курцу пришлось упереться коленом в жирный зад, чтобы заставить верзилу выпрямиться и снова занять подобающее щиту положение.

– Вы отнего? – спросил старик. Его голос дрожал еще сильнее. Рука, держащая оружие, тоже ходила ходуном.

– Да, – ответил Курц. – От Джеймса Б. Хансена.

Результат оказался таким, будто Курц произнес заклинание. Доктор стоматологии Говард К. Конвей нажал на спусковой крючок 32-дюймового револьвера один, два, три, четыре раза. В обшитой деревянными панелями комнате выстрелы прозвучали громко и резко. В воздухе сильно запахло кордитом. Дантист уставился на револьвер с таким видом, будто оружие стреляло по своей собственной воле.

– А-а-а, черт, – недовольно произнес Тимми и рухнул ничком, гулко ударившись лбом о паркетный пол.

Но еще раньше Курц успел с молниеносной быстротой нырнуть за падающее тело, перекатиться по полу, вскочить и выбить оружие из руки Конвея, прежде чем престарелый дантист смог выпустить пятую и шестую пули. Он схватил старика за отвороты фланелевого халата, поднял с кресла и дважды встряхнул, чтобы убедиться, что под свалившимся при этой процедуре с колен пледом не было спрятано никакого другого оружия.

В дальнем конце комнаты находились высокие, во всю стену, двери, выходившие на узкий балкон. Оттолкнув инвалидное кресло в сторону, Курц пронес пытавшееся отбиваться чучело по комнате, распахнул двери и поднял старика над обледеневшими железными перилами. Очки доктора Конвея сорвались с носа и канули во тьму.

– Не надо… не надо… не надо… не надо… – умоляюще повторял дантист дрожащим голосом.

– Расскажите мне о Хансене.

– Что?.. Я не знаю никакого… ради Христа, не надо. Пожалуйста, не надо!

Курц взмахнул правой рукой, делая вид, что швыряет старика через перила, а левой поймал его за халат. Фланель затрещала, но не разорвалась.

Зубные протезы доктора Говарда К. Конвея соскочили и клацали во рту. Если бы этот дряхлый кусок дерьма не был молчаливым пособником дюжины, если не больше, убийств детей, Джо Курцу, возможно, было бы немного жаль его. Возможно.

– У меня руки замерзли, – шепотом сообщил Курц. – В следующий раз я могу вас и не удержать. – Он снова толкнул дантиста к перилам.

– Все что угодно… Что хотите! У меня есть деньги. У меня много денег!

– Джеймс Б. Хансен.

Конвей с отчаянным выражение лица лишь закивал головой.

– Другие имена, – прошипел Курц. – Карты. Документы.

– В моем кабинете. В сейфе.

– Шифр?

– Тридцать два налево, девятнадцать направо, одиннадцать налево, сорок шесть направо. Умоляю вас, отпустите меня. Нет! Только не бросайте!

Курц приподнял старика и с силой стукнул его костистой и, возможно, лишенной чувствительности задницей о перила.

– Почему вы ничего никому не сказали, Конвей? Почему молчали все эти годы? Погибло столько женщин и детей! Почему вы молчали?

– Он убил бы меня. – Дыхание старика имело запах эфира.

– Да, – согласился Курц. Ему пришлось сделать усилие, чтобы подавить желание сбросить старика вниз на бетонированную террасу с высоты в пятнадцать футов. Сначала бумаги.

– Что мне делать теперь? – Доктор Конвей рыдал, одновременно громко икая. – Куда мне идти?

– Вы можете идти на… – начал было Курц и вдруг заметил, что слезящиеся глаза старика уставились через плечо Курца куда-то вниз, и в них мелькнуло выражение отчаянной надежды.

Он схватил дантиста за халат и развернул, держа перед собой, словно щит, как раз в тот момент, когда Тимми, оставляющий на паркетном полу широкий кровавый след, выпустил последние две пули из револьвера, до которого ему удалось доползти.

Тело Конвея было слишком тощим и хрупким, для того чтобы остановить пулю 32-го калибра, но первая пуля прошла мимо, а вторая угодила Конвею точно в середину лба. Курц пригнулся, но кровь и клочья мозга брызнули лишь из входной раны: навылет пуля не прошла.

Курц бросил труп дантиста на обледеневшем балконе и подошел к Тимми, который продолжал нажимать на курок, щелкая по оставшимся в барабане стреляным гильзам. Не желая прикасаться к оружию даже в перчатках, Курц наступил на руку лежавшего на полу человека так, что тот выпустил револьвер, а потом перевернул Тимми, толкнув его носком ботинка. Две пули из оружия малораспространенного 32-дюймового калибра поразили молодого богатыря в грудь, третья угодила в горло, а четвертая пробила щеку ниже левой скулы. Тимми должен был истечь кровью через считаные минуты, если ему, конечно, немедленно не предоставят квалифицированную медицинскую помощь.

Курц нашел комнату, которая, несомненно, была кабинетом доктора Конвея, не обратил никакого внимания на ряд запертых канцелярских шкафов, нашел большой встроенный в стену сейф, скрытый за картиной, изображавшей обнаженного мужчину, и набрал шифр. Он считал, что Конвей отбарабанил числа слишком быстро и испытывал в этот момент слишком сильное потрясение для того, чтобы лгать, и оказался прав. Сейф открылся с первой же попытки.

В сейфе он обнаружил несколько металлических коробок, в которых содержалось 63 000 долларов наличными, пачки облигаций, множество золотых монет, пачка сертификатов держателя акций, а также толстая канцелярская папка, набитая рентгеновскими снимками зубов, документами медицинского страхования и вырезками из газет. Курц оставил деньги на месте, а папку вынул, закрыл дверь сейфа, запер ее и покрутил наборный механизм замка, чтобы не оставить шифра.

Тимми больше не шевелился; вязкая струйка крови стекала на цементный пол балкона, сливалась с лужицей, растекшейся вокруг простреленной головы доктора Конвея, и быстро сворачивалась на морозе. Курц положил папку на круглый столик, стоявший рядом с пустым инвалидным креслом, и просмотрел ее содержимое. Он был уверен, что люди, живущие в этом районе, не станут кидаться к телефону и набирать 911,[34]как только услышат звуки, похожие на стрельбу.